Стрелки на часах показывали двадцать минут шестого, и старая бабушка Кровэлли уже восседала на своем стуле. Бабушку звали Полли. Она была сморщенная, но не дряхлая, несмотря на свои 72 года. Лицо ее, цветом напоминало увядшие листья,  было всё изрыто морщинами. Густые седые волосы были заплетены в слабо заплетенную косу. На Поли было надето черное платье.

Она встала со своего стула и начала жарить тонкие гренки, подрумянивая их с двух сторон. И когда всё было проделано к её полному удовлетворению, положила их так, чтобы можно было сразу дотянуться и взять себе самый лакомый кусочек. Она о чём-то размышляла, лязгая при этом фальшивыми зубами. И вдруг сказала вслух: «Это просто безобразие, Мэри опять забыла купить свежий дэнлопский сыр! Девчонка становится всё невнимательнее!» При мысли о сыре у нее потекла тонкая струйка слюны из угла рта. Вскоре пришла внучка Мэри и села напротив нее в КРЕСЛО ЁЁ ОТЦА, которое было священно и запретно для всех остальных. Но Мэри не думала ни о сыре, ни о кресле, она была погружена в свои мечты. Тогда бабка начала говорить:
- Мэри, ты сидишь в кресле отца!!!!
- …

- Мэри, ты даже не удосужилась купить к ужину мой любимой Сыр!!!
…
- Мэри, что ты молчишь? Ты что очумела от жары??? Мэри!!!
- Вы что-то сказали, бабушка?
- НЕТ! – хрипло прокричала старуха. – Я ничего не говорила, я открыла рот, чтобы половить мух. Меньше бы ты зевала, а съездила бы  лучше в город, за СЫРОМ!
Мэри было 20 лет, она было худенькая, но очень красивая. Кожа была её бледная, руки были как тростиночки, голос был неземной красоты.
В эту минуту из посудной вошла, волоча за собою ноги, Тереза Кровэлли. Лицо у Терезы было изнеможденное, усталое. Она заменяла служанку в этом доме, потому что таким образом он хотел её унизить. Терезе было 42 года, но она выглядела на десять лет старше.
- Сию минуту встань, Мэри! Ты сидишь, а чайник еще не заварен. Ступай позови сестру. Полли, ты уже всё пожарила?
Тереза пошла на кухню и через 2 минуты вышла с приготовленными  хлопьями.

Она накрыла на стол и села на стул. Через минуту обе сестры вошли в кухню. Эмили и Мэри отличались по возрасту (Эмили было только 16 лет), у них были разные характеры, и контраст между ними бросался в глаза. Волосы у Эмили были светлые, как лён; нежно-голубые глаза. Личико было узкое, высокое, с большим лбом. Она много времени уделяла учёбе, училась в специальной школе, хотела получить стипендию «Гнейси».
- Садитесь все – сказала спокойным голосом Тереза.
И четыре женщины уселись за стол, к еде даже не приступали, они ждали главного члена семьи – Джеймса Кровэлли (мужа Терезы и сына Полли).В одно мгновенье из  мрачного коридора послышались тяжелые шаги, и появился Джеймс.

Он сел на своё законное место, выхватил из рук жены свою чашку чая, наполненную до краев чаем; потом ему подали тарелку ветчины с яйцами, специально для него. А уж что он не поест, за ним доедали остальные члены семьи. Кровэлли жадно ел, при этом чавкая и хрюкая от удовольствия. Он был громадного роста, с бычьей шеей. Лицо его было наполнено злобой. Густые темные усы отчасти прикрывали рот, глаза его были лишены ласки, доброты и были тускло серые. Нижняя откляченная  губа была еще противней. И все остальные члены смотрели на него....

И тогда он сказал:
- Что смотрите??Давайте уже жрите!

После того, как Джеймс сказал своё «слово», всем остальным членам разрешалось приступать к еде, но они ели только хлопья. Стояла тишина…..и только слышалось лязганье бабкиных челюстей, обсасывание усов отца, шмыганье неугомонного носа мамы.
   Наконец отец сказал, обращаясь к Полли:
- Ведь ты же не свинья, чтобы так есть, старая!
- Ой, извини, ради Бога, дуру окаянную!
И только тогда начали все говорить друг с другом. Тереза сильно боялась своего мужа и всё делала, чтобы ему было хорошо. И только слышалось:
- Эмили, передай отцу кружку
-  Мэри, положи отцу варенья
И тут снова заговорил глава семейства:
- Эмили, ну как, по-прежнему ты первая в классе?
- Сегодня нет, папа. Сегодня я только на 2-ом месте – сказала Эмили.
- Что такое? Как ты допустила это, мерзавка! Ну-ка марш в свою комнату! Еды ты сегодня не получишь! Ты должна быть ПЕРВАЯ! Слышишь????
Девочка разрыдалась, и убежала к себе в комнату.

- Папа, она полтора месяца была первой, а ты на неё кричишь! – сказала Мэри.
- А ты держи язык за зубами, с тобой я еще поговорю. – Прокричал Кровэлли.

- А ты что, шавка неблагодарная, что сидишь, согнувшись в три погибели?! Что у тебя такие дети распущенные? – сказал с пылом Терезе.

Тереза уткнулась в тарелку и не смела больше говорить. Только Полли оставалась без участна и продолжала есть. Если у Джеймса настроение хорошее, то он позволял бабушке есть лакомство из его тарелки, но сегодня был не тот день.
Но вот в передней послышались шаги, и в кухню вошел молодой человек лет двадцати четырех, стройный, совсем не похожий на них. Одет он был богато, насколько хватало его кошелька. Это был Мэтью, единственный член семьи, единственный сын, а значит наследник. Ему разрешалось опаздывать на ужин, потому что он работал на судовой верфи Гнейси.

разговаривал хорошо:
- Мэт, у тебя усталый вид. Что, сегодня было много работы в конторе?
Мэтью кивнул головой. Полли встала и снова начала готовить себе гороховое пюре и повторять мудрое изречение: «Нет ничего лучше горохового пюре на ночь! После него спишь, как после горячей припарки на живот».
- Сегодня, говорит отец, - состоится ярмарка, но мы, Кровелли, туда не пойдем, мы не опустились до того, чтобы находиться с разным сбродом. Если я узнаю, что кто-то был там, убью!
Внезапно отец встал и ушел из-за стола, пошел в переднюю, взял ясеневую трость и ушёл из дому.

Такова была его обычная манера: он никогда не прощался уходя. Пусть себе строят догадки, куда он уходит в свободные часы времени. И никто не знал куда он всегда уходит на ночь глядя. Но после его ухода все вздохнули с облегчением, словно рассеялась нависшая над ними туча. Тереза тут же оживилась и сказала Мэри:
- Ты уберешь со стола, да? А то что-то я сегодня расклеилась, пойду почитаю
- Хорошо, мама, - ответила Мэри и, как всегда послушно добавила – Ты заслужила отдых, я сама вымою посуду.И Тереза удалилась из комнаты.

Мэри быстро убралась на кухне и пошла к Мэту в комнату.

Ярмарка.

Оказавшись вне дома, Мэри немного испугалась, но успокоила себя соображением, что в таком виде все равно идти никуда не может. На воздухе Мэри вздохнула свободнее и задумалась, гадая о том, что делает сейчас Дэнис. Ну, конечно, готовиться пойти на ярмарку. И почему всем можно идти туда, а ей нельзя? Мэри очень хотелось туда пойти, но она решила только прогуляться возле дома. Вечер был такой чудесный, вокруг пробуждалась жизнь, замершая в знойной духоте дня. Мэри шла вперед, бессознательно отмечая про себя, что на всем протяжении дороги не видно ни единого человека. Да, Дэнис сейчас на ярмарке и ждет её. Но она боялась отца, а отец решительно запретил ей это. Она дошла до конца улицы, и уже надо было возвращаться. Воля приказывала ей повернуть обратно, но какая-то иная сила мешала сделать это. И Мэри шла дальше и дальше, сердце у нее бешено колотилось. Затем сквозь тишину вечера до её ушей долетела музыка, - тихая, но манящая, властно зовущая.
- Нет, я должна его увидеть! – прошептала она.
И скоро она, трепеща, вступила на территорию ярмарки.
Ярмарка в Кардлайфе была ежегодным праздником. На одной стороны ярмарки располагались качели, аттракционы. На другой стороне стояли деревья, лавочки. Сегодня сюда приехала известная группа – «Вудди».

Мэри нырнула в людское море, и оно тотчас поглотило её. Вокруг нее были веселые люди, но Мэри была лишней частичкой этого сборища.

. У нее была одна цель – увидеть Дэниса. Она начала пробираться сквозь толпы, пристально высматривая Дэниса. Но его нигде не было. Мэри окончательно испугалась и почувствовала себя несчастной. Зачем она сюда пришла? Зачем ослушалась отца? Кружась в толпе, она мысленно оглянулась на дверь городской библиотеки. И она вспомнила первую встречу с Дэнисом. На двери библиотеки изнутри красовалась авторитетная надпись «Тянуть», и, конечно же, кто выходил из библиотеки, изо всех тянули дверь на себя. Но дверь так легко не поддавалась и была такая тяжелая, что человек, у которого руки были заняты книгами, не сможет её открыть. И вот, в один памятный день, Мэри не задумываясь, толкнула дверь и упала прямо на какого-то молодого человека в коричневом костюме.

Он поднял уроненные книги, а потом саму Мэри, и прочёл фамилию Мэри на абонементной карточке.

- Простите, что напугал вас, мисс Кровэлли, - сказал он серьезно. Моя фамилия Фойл, я живу в Дэрроке. Они смотрели друг на друга.

Причем она, конечно, покраснела, как дура и выкинула: «Пожалуй мне пора». (Какая эта была глупая фраза, думая она сейчас.) И Мэри побежала домой, ощущая взляд Фойла. Потом она, начала сталкиваться с ним на улицах и ни разу не заговорила с ним. Неделю спустя она снова побывала в библиотеке, и опять наткнулась на Дэниса.

- Мисс Кровелли, какое совпадение! Не странно ли это? Это наверное знак…

Девушка ничего не сказала, опустила голову и опять покраснела. И тут Мэри вздохнула. С тех пор они встречались несколько раз. Они оба жаждали этих встреч.
Вздрогнув, она очнулась от воспоминаний.

Вдруг чья-то теплая рука сжала её холодные пальчики. Она успешно подняла глаза и увидела ЕГО!!! Волна блаженного покоя разлилась по жилам, и она испытала облегчение...

Подходя всё ближе, Мэри говорила себе, что это, несомненно, отец.

Но вдруг у нее вырвался вздох облегчения: она узнала брата и, позабыв осторожность, бросилась к нему.
- Мэт! Подожди! – прокричала она.

- Мэри! - воскликнул Мэт, сильно вздрогнув, не веря своим глазам.
- Да, я, Мэт, Слава богу, это ты, а я сначала подумала, что это отец.
- Но... Господи помилуй, Мэри, что ты делаешь здесь в такой час? - продолжал Мэт, шокированный и удивленный. - Где ты была?
- Об этом после, Мэт. Скорее войдем, пока не пришел отец. Пожалуйста, Мэт, голубчик! Не спрашивай меня пока ни о чем.
- Да что ты это затеяла? Где ты была? - твердил Мэт. - Что подумает мама?!
- Мама думает, что я легла спать или что я читаю у себя в комнате. Она знает, что я часто читаю поздно, дожидаясь тебя.
- Мэри, какая ужасная выходка! Я просто не знаю, что и думать. Встретить тебя на улице ночью!
Бормоча что-то себе под нос, Мэтью взошел на крыльцо, и, видя, что он отпирает дверь, Мэри вздохнула с облегчением: раз дверь не заперта на засов, значит отца еще нет. В доме было тихо, никто ее не поджидал, никто не осыпал ее обвинениями и укорами, и, убедившись, что она каким-то чудом спасена, Мэри в горячем порыве благодарности взяла брата под руку, и они бесшумно начали взбираться по темной лестнице наверх.

Очутившись, наконец, у себя в спальне, она тяжело перевела дух, и, пока она уверенно пробиралась ощупью среди знакомых предметов, самое прикосновение к ним ее успокаивало. Слава богу, она в безопасности!

Джемс Кровэлли проснулся утром, когда в окно спальни брызнул поток солнечных лучей. 

Несмотря на чудесное утро, на щекотавший ноздри аппетитный запах, поднимавшийся снизу, где жена варила овсянку, Кровэлли не испытывал того полного довольства, какое, по его мнению, мог бы сегодня испытывать.
"Ну, что толку в такой женщине! - подумал Джэймс с возмущением. - Разве это жена для такого человека, как я?" Пускай она стряпает, моет и убирает, штопает ему носки, чистит сапоги... эх, пускай хотя бы лижет ему сапоги, - но ведь как женщина она уже никуда не годится. К тому же со времени последних родов - когда она родила ему Эмили - она постоянно болеет и вечно киснет и хнычет, оскорбляя его инстинкты здорового и крепкого мужчины своим вялым бессилием, вызывая в нем отвращение своей хилостью.  Он с горьким озлоблением признавался себе, что она ему давно противна; самый запах ее тела был ему ненавистен, и, не будь он порядочным человеком, он бы давно поискал на стороне того, чего ему нужно.
Вдруг он увидел, что уже четверть девятого, и сразу вскочил с постели, надел носки, брюки и домашние туфли, снял бывшую на нем длинную ночную сорочку.  Завтракал он всегда один. Ел он всегда с большим удовольствием, а к завтраку, полный утренней бодрости, приходил с особенным аппетитом, и теперь жадно накинулся на кашу, потом принялся за два свежих яйца всмятку (которые полагалось варить строго определенное количество минут и подавать уже вылитыми в чашку), и кофе, который он очень любил к который только ему одному в доме и подавался. Мэри, прислуживая ему во время еды, бесшумно ходила из кухни в посудную и обратно.

Поглядев на нее из-под опущенных век, он заметил, как она бледна, но не сказал ничего: такова была его домашняя политика - не позволять женщинам считать себя больными. В данном случае он даже почувствовал внутреннее удовлетворение, приписав подавленный вид дочери и темные круги под ее глазами своей энергичной атаке на нее накануне вечером.

Позавтракав  в молчании, он, как обычно, вышел из дому ровно в половине десятого и минуту и пошел на работу.  Теперь, сидя одна в кухне, она вынула письмо из-за корсажа и принялась в сотый раз перечитывать его. Денис горячо уверял, что изнемогает от тоски по ней, что не может жить без нее, что жизнь для него отныне лишь бесконечное ожидание того часа, когда он увидится с ней, будет близ нее, будет с нею всегда. Читая, Мэри вздыхала от страстной печали. И она тоже изнемогала от тоски по Денису.

Десять дней прошло с той ночи у реки, и каждый день казался унылее, горестнее предыдущего! В первый день она почувствовала себя больной и физически разбитой, воспоминания об ее отчаянной смелости, о неподчинении отцу, вызове, брошенном всем священным канонам ее воспитания, слились как бы в один удар, поразивший ее. Но время шло, второй день сменился третьим, а она все еще не виделась с Денисом, и чувство виновности потонуло в новом чувстве: ей недоставало Дениса, она забыла о своем чудовищном проступке, охваченная властной потребностью видеть его. На четвертый день, после того как она в грустном смятении так долго пыталась проникнуть в неведомые и неосознанные глубины пережитого, что оно стало ей казаться странным и мучительным сном, пришло письмо Дениса и сразу вознесло ее на вершину экстаза и радостного облегчения. Значит, он все-таки любит ее! Радость от этой ошеломительной мысли заслонила в памяти все остальное. Но в последовавшие за этим дни Мэри постепенно спускалась с небес на землю, и сейчас она, сидя в кухне, думала о том, что никогда ей не разрешат встречаться с Денисом, и спрашивала себя, как ей жить без него и что будет с нею. Никогда еще Мэри не испытывала такого безнадежного уныния, как теперь, когда она, беспокойно шагая по саду, казалось, начала смутно сознавать, что обстоятельства складываются для нее неблагоприятно, что жизнь поставила ей ловушку. Отец вставал в ее мыслях, как грозный колосс, правивший судьбами всех Кровэлли, тиранически распоряжавшийся ее жизнью, всегда следивший за ней недремлющим, безжалостным оком, По его приказу оставила она в двенадцать лет школу, которую так любила, чтобы помогать матери вести хозяйство; это он пресекал в самом начале ее дружбу с другими девушками, потому что одна, по его мнению, была ниже ее происхождением, другая жила в доме, пользовавшемся плохой репутацией, а с отцом третьей он поссорился; он запретил ей посещать доставлявшие ей такое наслаждение зимние концерты в клубе механиков, находя это неподобающим для своей дочери; а теперь он разобьет единственное счастье, которое жизнь дала ей. Тогда Мэри убралась на кухне и пошла в сад. Прикосновение к ее плечу заставило Мэри вздрогнуть, несмотря на все ее воинственное настроение. Впрочем, это оказался только Мэтью, которому нужно было сказать ей два слова перед уходом к мисс Мойер .

- Я сегодня вернусь рано, Мэри, - сказал он, - так что ты не беспокойся насчет... ну, ты знаешь... не дожидайся меня. И я уверен, - добавил он торопливо, - что, когда я уеду за границу, ты никогда ни единой душе не проговоришься... я бы ни за что не хотел, чтобы об этом кто-нибудь узнал... и спасибо тебе большое за то, что ты для меня делала.
Неожиданная благодарность брата, вызванная, впрочем, только преждевременным приступом ностальгии и инстинктом осторожности, желанием сохранить свою репутацию и во время отсутствия, все же тронула Мэри.
- Об этом не стоит и говорить, Мэт, - возразила она. - Я с таким удовольствием делала это для тебя. Ты забудешь обо всем там, за границей.
- Да, там у меня найдутся другие заботы, я полагаю.
Никогда еще Мэри не видела брата таким подавленным, утратившим всю свою самоуверенность, и горячая нежность к нему согрела ей сердце. Она сказала:
- Ты идешь к Аннет? Я провожу тебя до ворот.
Идя об руку с ним вдоль стены дома, она подумала о том, как непохож этот робкий, неуверенный в себе юноша, шагавший рядом с ней, на того модного городского франта, каким он был еще две недели тому назад.
- Тебе следует подбодриться немного, Мэт, - сказала она ласково.
- Мне что-то не очень хочется ехать теперь, когда отъезд на носу, - заметил как бы вскользь Мэт, решившись на откровенность.
- Ты должен быть доволен, что выберешься отсюда, - возразила Мэри. - Я тоже рада бы уехать. Этот дом для меня словно западня. Я чувствую, что никогда отсюда не вырвусь... и захочу, да не смогу. - Она с минуту помолчала, потом прибавила:
- Впрочем, я забыла, ты ведь расстаешься с Аннет. Вот в чем дело! Вот чем ты так огорчен и расстроен!
- Разумеется, - согласился Мэтью. Собственно, до этой минуты дело не представлялось ему в таком свете, но, когда он обдумал слова Мэри, такое объяснение показалось ему утешительным .
- Ну, я ухожу, Мэри, - сказал между тем Мэтью. - Пока до свиданья.

Мэри открыла уже было рот, готовая заговорить, но в то время как душа ее боролась со смутными подозрениями, взгляд ее упал на испуганную физиономию слабохарактерного брата, тщетно пытавшегося избежать разочарования, и, не сказав ни слова, она дала ему уйти.

Fayoli
DissMiss СПАСИБО))))